Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Несколько секунд длилось это почти бредовое видение, и вдруг неистовый порыв ветра вырвал из рук Наташи и затрепал угол одеяла, и она снова увидела эту сверкающую непрерывную цепь огней.
Почем знать? Может быть, и правда, папа и Вася сейчас где-то тут, совсем близко от нее, не дают чудовищу сомкнуть свою подлую пасть.
– Наташка, холодно, лови одеяло! – крикнула Люся. – И чего мы сели? Давайте попробуем снова лечь.
С огромным усилием, борясь с ветром, который рвал с них одеяло, улеглись они на дне кузова. Борт немного защищал их от ветра.
– Мне кажется, мы никогда не приедем, – уныло сказала Катя. – Так и будем ехать и ехать без конца.
– Ой, не пугай! – вздохнула Люся.
Вдруг машина остановилась. Девочки прислушались. Стукнула дверка кабины, – видно, шофер вышел из нее. Гудел, шуршал чем-то ветер.
– Я выгляну! – Наташа выползла из-под одеяла, встала на коленки, держась за борт машины, и огляделась. Кругом была черная ночь и так же бушевал ветер и обжигал лицо. Наташа снова поспешила под одеяло.
– Ну что, Наташа?
– Ничего не видно, все машины стоят.
– Как страшно! – повторила Люся.
Они долго лежали молча, стараясь как можно плотнее прижаться друг к другу.
Кузов качнулся, и они услышали голос Жениха, старавшегося перекричать шум ветра:
– Мамаша, может, в кабину тебя взять? Потеснимся там как-нибудь!
– Нет, сынок, тут мне лучше. В кабине сидеть надо, а мне только бы лежать и лежать… Мне все дремлется…
– Ничего, скоро поправишься, мамаша!.. Ну, а вы? Живы? – И руки Жениха затрясли девочек сквозь одеяло.
– Живы! – три головы высунулись наружу. – Что случилось? Почему мы стоим?
– Обстрел впереди был, лед трещину дал, вот и стоим.
– Девятый километр! – с ужасом крикнула Люся.
– Эка вспомнила! То место давно позади.
– И что же теперь будет? – спросила Наташа.
– Дорожная бригада мост через трещину налаживает. Как закончат, так и поедем.
– А как там моя мама?
– Ничего, в порядке. Ну, прячьтесь, девчата, носы поотморозите. – И Жених выскочил из кузова.
– Девочки, вы подумайте, – проговорила Наташа, – на таком морозе мост строить… – Невольно вздрогнув, они еще теснее прижались друг к другу.
* * *Если бы много времени спустя девочек попросили подробно рассказать о том, как они приехали в деревню, – все три, вероятно, рассказали бы совсем по-разному. Все это было как во сне. Они смутно помнили, как их одну за другой кто-то вынимал из кузова и ставил на ноги и как затекшие ноги были словно деревянные; и кто-то вел их под руки в избу; и как старушечий голос причитал над ними, без конца повторяя жалостливые слова; и как они пили горячее, душистое топленое молоко и просили еще, но Софья Михайловна не позволяла; и как это молоко чудесным, бодрящим теплом разливалось по всему телу; и как они потом очутились все три рядышком на русской печке с мягкими подушками под головами; и пахло овчиной, и снизу снова вливалось в их тела волшебное тепло; и как им казалось, что они все еще едут на тряской машине, но это было недолго, потому что сон почти мгновенно сковал их.
Когда Наташа проснулась и открыла глаза, было совсем темно. Рядом с ней ровно и глубоко дышала Люся. Все так же пахло овчиной, и снизу шло все такое же ласковое, мягкое тепло. Наташа с наслаждением потянулась и повернулась на бок. В темноте выделялись три ровных голубых квадрата. Наташа поняла, что это окна. Ей показалось, что она уже выспалась и больше не заснет. Ни о чем не думалось, было просто тихо, тепло, хорошо.
Она лежала и беспричинно улыбалась, и следила, как квадраты все голубели, как в комнате начинали смутно обозначаться предметы. Вот выделился стол. На нем огромный пузатый самовар. В углу кровать под пологом. На нее, наверно, положили маму с Тотиком. Как тихо! Только ровное дыхание спящих людей. Дверь в соседнюю комнату завешена светлой занавеской. А окна все голубее и голубее. Вот уже начинают вырисовываться на них морозные узоры.
И вдруг такая бурная, такая безудержная радость жизни охватила Наташу, что лежать больше было невтерпеж. Она порывисто села и тут только заметила, что спала нераздетая, – только шубку и валенки сняла. Вот все это лежит тут же, на печке.
Она так спешила, точно ей нужно было поспеть куда-то к сроку. Натянула валенки, надела шубку, шапочку и осторожно, изо всех сил стараясь не нашуметь слезла с печки. Дверь в сени скрипнула громко, и Наташа замерла, прислушалась. Нет, никто не проснулся. В темных сенях она ощупью отыскала дверь, отодвинула огромный деревянный засов и вышла на крыльцо.
После духоты и тепла избы морозный воздух словно широкой струей ворвался в легкие, раздвигая грудную клетку. Уже заметно рассвело и все было ясно видно. Деревенская улица шла вдоль длинного холма. Прямо с крылечка открывался широкий вид на оснеженные поля, на леса, пушистые от инея. Избы тонули в сугробах; на крышах лежали высокие, круглые снежные шапки. При въезде в деревенскую улицу, словно два часовых, по обеим сторонам стояли две огромные березы. Кое-где над избами уже поднимались из труб тоненькие, прямые, как по линеечке, дымки.
Тишина стояла такая, что Наташа слышала собственное дыхание. Она спустилась с крылечка и но тропочке вышла на совсем мало наезженную дорогу посреди улицы. Снег звонко скрипел под валенками. Где-то поблизости вдруг прокричал петух; ему сразу откликнулся второй, третий, четвертый; где-то замычала корова, заблеяли овцы, приглушенно донесся сердитый женский окрик – и снова тишина, тишина…
Наташа остановилась и оглянулась назад. Небо над горизонтом ярко розовело, и снег в той стороне был весь розоватый. Грудь глубоко вдыхала морозный воздух, глаза не могли оторваться от двух пушистых голубых берез.
И вдруг обе верхушки вспыхнули и стали ярко-розовыми. Наташа стояла словно зачарованная. Розовый блеск на верхушке берез спускался все ниже. Наташа снова оглянулась, – огромное совсем красное солнце уже наполовину вышло из-за горизонта, – и вот уже вся деревня словно ожила, залитая его яркими лучами. А внизу, за холмами, еще лежала голубая тень.
Заскрипел снег под быстрыми шагами, и под локоть Наташи просунулась рука. Наташа повернула голову.
– Катюшка! Хорошо как, правда?
– Хорошо!
Они почему-то говорили шепотом, словно боясь нарушить это торжественное безмолвие зимнего утра.
– Ты давно встала? – спросила Катя.
– Да, вышла, – еще только светало. Наши спят?
– Все спят. Только хозяйка встала, пошла корову доить.
– Тихо как… Катюшка, даже не верится…
– Да… Ни пальбы, ни свиста снарядов… А как-то там дедушка?.. доктор?.. – И Катя глубоко вздохнула.
Наташа зябко повела плечами.
– А мороз-то какой! Я замерзла… – прошептала она, – и, знаешь, снова спать захотелось.
– Да… И мне! Пойдем!
Держась за руки, они молча пошли домой.
Старушка хозяйка, мать Даши, увидев девочек, расплакалась.
– Родименькие мои, – запричитала она шепотом, – болезные вы мои, да на кого же вы похожи, бедняжечки? Неужто и моя Дашутка такая страшная?..
– Нет, – прошептала Наташа, – Даша ничего…
– Да чего вы это ранехонько вскочили, мои родименькие? Вам бы спать да спать… Приехали-то вчера, – наплакалась я, на вас глядючи. Ну-ко, полезайте снова на печку, дитятки вы мои…
– А мы и сами хотим, – сказала Катя и полезла на печку.
– Стойте-ко, стойте! – Старушка засуетилась. – Выпейте по кружечке молока парного. Еще тепленькое, душистое.
Девочки с наслаждением выпили парного молока. В избе было очень тепло, и после мороза их сразу разморило. Они забрались на печку и сразу заснули.
Когда Наташа снова проснулась и выглянула с печки, вся изба была залита солнцем. На столе кипел тот самый пузатый самовар, стояла тарелка с ржаными лепешками и горшок молока. За столом сидели хозяйка и Софья Михайловна с Тотиком на коленях и пили чай. Сбоку на лавке уселась немолодая женщина в полушубке и большом клетчатом платке на голове.
– Трудно, гражданочка дорогая, вот как нам сейчас трудно, – говорила она громким шепотом. – Одни бабы да старики да ребята малые остались. А был наш колхоз сильный, богатый. Не охота, чтоб в упадок пришел. А где же одним бабам управиться И дом, и ребята…
– А очаг и ясли у вас есть? – спросила Софья Михайловна.
– Какие там ясли! – женщина махнула рукой. – Кому за это взяться-то?..
– А вот погодите, дайте нам немного отдохнуть да подкрепиться, – весело заговорила Софья Михайловна. – Вон у меня три помощницы на печке спят…
Дальше Наташа не слышала; ее голова упала на подушку, и снова крепкий сон сковал ее.
Глава XVI
Старики читают письмо. На двери висит замокЯков Иванович никак не мог в темноте попасть ключом в замочную скважину входной двери. Он еле стоял на ногах. За дверью раздались шаркающие шаги.
- Скаутский галстук - Олег Верещагин - О войне
- Дни и ночи - Константин Симонов - О войне
- Гауптвахта - Владимир Полуботко - О войне
- Сломанные крылья рейха - Александр Александрович Тамоников - Боевик / О войне / Шпионский детектив
- Матрос Капитолина - Сусанна Михайловна Георгиевская - Прочая детская литература / О войне / Советская классическая проза